29 жовтня 2014 р

Эпиграф №1:
«Был ли стратегически важен 32-й блокпост?
Да, он был очень важен.
Но не настолько, чтобы сдать его ценой смертей ста двенадцати человек»

Эпиграф №2:
«- Олексію, я їду на прес-конференцію по вашому блокпосту. Можеш щось передати людям від вас?
– Можу. Ви скажіть людям, що ми готові воювати. І були готові. Ми не ховались від смерті. Але ми не хотіли бути просто м”ясом»

Алексею
Вадиму
Саше
Юре
Виталию
Безымянному
и всем воинам 31-го и 32-го блокпостов посвящаю…

… я никогда его не видела.
Только слышала голос в трубе.
Я люблю вычислять людей по голосу. Лёшу я вычислила легко – лет 27, наверное. Среднего роста, скорее всего женат, и прекрасный семьянин, наверное, есть маленький ребёнок. Ну, что ещё – в будущем прекрасный офицер, пожалуй.
И ещё – он производил впечатление очень взрослого парня. Знаете, бывают такие парни, они с детства мужчины – с повышенной ответственностью и отрощенным выше роста чувством долга.

Нам иногда звонят офицеры и просят экипировать их.
– А ваше подразделение уже экипировано? – недоумённо спрашиваем мы.
– Подразделение? Ах да, подразделение… Да откуда ж оно будет экипировано? Нет, конечно. Кто нам что даст?
– В таком случае давайте займёмся в первую очередь вашим подразделением? – строго предлагаем мы.

Ну, далее как получается – либо офицер начинает-таки понимать, что он командир и высылает списки нужных подразделению вещей, либо мы вычёркиваем такого офицера из сферы нашей работы.
А зачем нам работать с офицерами, которые не думают о бойцах?

Лёша позвонил, когда бригада ещё была на полигоне.
Сразу объяснил, что у него взвод, и он очень хочет экипировать этот взвод, или как минимум – обуть-одеть. Мы немножко проверили информацию – мы всегда её проверяем – и начали работать. Созванивались иногда в режиме «список, дай список-примипосылку-дошло?-дошло, спасибо»

Лёша не любил болтать лишнего – а правда, о чём болтать?
У всех работа – ему готовиться в АТО, нам – снаряжать его взвод.
Потом бригада вышла в Зону. И мы начали пересылать снаряг для его взвода нашими перевозками. С его подачи мы как-то плавно перешли на другие взводы и роты 80-й. Затем на нас вышли ребята, снабжающие ВВ-шников на 32-м блокпосту, мы подключились тоже, а чего ж, если машина идёт в том направлении, а ВВ-шники на 32-м и 80-ка на базе выглядели ну совершенно неохваченными волонтёрской заботой.
Так что и 32-й блок, и 80-ю мы знали. Познакомились в процессе.
Там знали Деда Мороза лично, Иру, реже меня – в телефоне.

Я знала, что ВВ на 32-м были сменены 80-й. Но телефоны не обрывала. А правда, чего обрывать?
У всех работа – ребятам стоять на блокпостах, нам – высылать машины на эти блокпосты. Не просят ничего, и ладно. Значит, всё есть. Займёмся другими.

… – Доброго дня, Діано. – услышала я голос в трубе.
– Привіт, Олексію. – ответила я удивлённо.

Лёшин голос – голос уверенного, ответственного мужчины, офицера, звучал тускло. Ровный был голос, спокойный как обычно – но подрагивал, как подрагивает голос очень замёрзшего человека.

– Діано, а ви б не могли нам передати води? – спросил Лёша и шмыгнул носом.
– Звісно, можемо. А ти де зараз? – спросила я.
– На 32-му. – ответил он.
– Господи, я не знала. А що ще треба? – начала понимать я.

Повторяю – мы регулярно доставляли на 32-й воду и еду, ещё когда там стояла Нацгвардия.
Повторяю – армейские поставки уже полтора месяца назад не справлялись с потрібностями 32-го блока.

– Та те що треба, ви не доставите. Але дуже потрібні батарейки. – попросил Лёша.
– Пальчик? Мікро? – уточнила я.
– Для рацій. – объяснил он и добавил. – А тільки ви навряд чи довезете. Вони можуть пропасти.
– Я їм пропаду! – засмеялась я осторожно. – Ти ж знаєш, в нас нічого не пропадає.
– Та в нас пропаде. – дрогнул голос. – Сепари відберуть.

Я ещё ничего не понимала. Но начала действовать.
Когда чего-то не понимаешь, срочно надо действовать, и всё сразу становится болем понятным.

– Так. Ти можеш набрати мені список потреб смс-кою? – деловито скомандовала я. – Ну, як завжди ми робили.
– Не можу! – крикнул вдруг он. – В мене пальці вже не ворушаться! Я ледве номер набираю.

Я вдруг очень быстро поняла, что говорит со мной сейчас смертельно уставший, замёрзший человек. И человек этот, кажется, в отчаянии.

– Олексію, що в вас там? – спросила я тихо.
– Оточили нас. – сказал он тоже тихо. – Ні води, нічого. П»ять днів води вже нема.
– Льош… Зараз, за кілька годин до вас прибуде наш Дід Мороз. Він недалеко там. Зараз усе буде. – пообещала я.

Оточили – подумаєш!
Этот блокпост уже давно был практически в окружении, а Дед Мороз проскакивал. Он сам протоптал тихую тропу в кукурузе, и появлялся на 32-м, гружённый подарками как под ёлочку.

– Ні, він не пройде. Нас уже зовсім оточили. – сказал Лёша тускло.
– Зараз, Льоша, кілька годин… Він пройде. – сказала я.
– Тоді, знаєте?.. – как-то по-детски попросил он. – А можна нам ще сигарет? І хоч трохи хліба…

Ого! – подумала я.
Кажется, положение там было действительно серьёзным. Но я верила в тайную тропу, и я верила в Деда Мороза.

– Ах, Лёша! – захохотал в трубу Мороз, метущийся к Чернухино. – Щас мы сделаем. Наконец я его увижу.

Лёше не везло увидеться с Морозом. Когда тот привозил передачи на взвод, который Лёша опекал заботливо и даже трогательно – сам командир был на задании.
Лёшиному взводу вообще везло на задания, их бросали в самое пекло. А в пекло, как известно, неведомо кого не пропустят. И даже если ты славный и опытный перевозчик – для проезда в пекло тебе нужен особый пропуск.
В таком случае Мороз передавал передачи на Лёшин взвод через других.
Ну, тех, кому мы доверяли, разумеется…
А сама я Лёшу ни разу не видела, я говорила. И как, и где нам было увидеться, и когда – он был для меня одним из сотен.

– Так я срываюсь с маршрута? – спросил Мороз для порядку.

Порядок необходим.
Для некоторых действий Морозу не требуется разрешение – и я, зная об этом, торопилась дать добро.
Субординация называется. Её стоит поддерживать и не нарушать.
На всякий случай.

🙂

– Срывайся. – сказала я. – Бог с ним, с Чернухино. Потом завезём. Надо проверить Лёшку и лёшиных ребят. Что-то там совсем всё выглядит кисло.

– Леди! – спустя несколько часов загрохотал в трубе Мороз.
Дальше шёл сплошной мат, я терпеливо слушала.
– Что, так плохо? – перевела я Морозовы откровения.
– Капец как плохо. – устало прошептал в телефоне Мороз. – Я даже не представлял, что там такое.
– А твоя тропа? – спросила я.
– Заминировали! – заорал Дед Мороз, и мне пришлось снова терпеливо выслушать ряд трёхэтажных построений.

В дымке грохота, выстрелов и хорошего сибирского морозного мата постепенно вырисовывалась и становилась более чёткой картина. Я слушала, и мои глаза от злости щурились в щёлочку.
А когда мои глаза начинают зло прищуриваться – знает семья, знают очень близкие друзья – добра не жди.
Когда я начинаю злиться до качественного прищура – метла сама вскакивает в мои руки, и я выхожу на взлёт.

Взлёт начался с поста в ФБ. Далее вы знаете.
Как слизывали росу с деревьев измождённые ребята, как делили пятнадцать последних банок тушёнки, как воду крышечками мерили…
Как давали им выход сепаратисты, но не давало командование.
Как охраняли блокпост люди, мёрзнущие в окопах – люди, вошедшие в холодную осень окружения ещё в тёплом октябре…

Как поднялся интернет и журналисты, разделившись на два лагеря – одни требовали немедленно спасти голодных, измученных, обезвоженных защитников блокпоста.
Другие требовали не сдавать, бороться, сражаться и прочая, прочая…

… знаете, когда информация почему-то начинает искривляться.
Когда откуда-то начинает нестись спор о том, можно ли назвать чёрное белым и наоборот.
А тебе во что бы то ни стало нужно узнать правильный цвет.
Нужно срываться и ехать к информации.

– Олексію, а здаватись вони не пропонують? – спросила я в очередном раз говоре с Лёшей.
– Ми не здамось. – ровно ответил он.
Он ответил так ровно и спокойно, что мне стало страшно.

И мы сели в машину, Мороз вжал газ и «Пливе кача» в динамиках.

Зачем мы ехали?
Что мы надеялись сделать там, где не могло ничего сделать командование?
Что нас вело?

Что вело @Nataly Voronkova и Деда Мороза – пусть они скажут сами. Такие вещи человек должен говорить сам.
Меня же вёл этот голос – тусклый, ровный – голос смертельно уставшего, замёрзшего, измученного человека.

– Ми не здамось… – сквозь «Плине кача» слышала я, пытаясь дремать.
Я знала – этот взрослый парень имел право говорить от имени всех – смертельно уставших, измученных, замёрзших защитников блокпоста.

… на блокпост 31 мы влетели после длинной дороги по госпиталям и блокам – мы ж с Воронковой пустыми не ездим. Да и Мороз с пустыми руками не пойдёт.
Непривычно оно как-то. Глупо даже.

Мы трещали по очереди по телефонах, мы вызывали на блокпост людей.
Из сектора (не скажу какого) мчалась одна съёмочная группа, в городе (не скажу каком) ждала нас съёмочная группа вторая, третья группа уже пробиралась туда, из сектора (опять не скажу какого) шла нам в сопровождение разведгруппа.
Время от времени мы хватали кусочек интернета и прочитывали те простыни комментов, которые бороздами шли в эти дни по Фесбуку.
Мы видели – Бутусов, Вовнянко, Рева, Фин, Касьянов, Хоттабыч – подписываются под делом спасения сотни рядовых Райанов.

🙂

Мы радовались, когда в рядах репостящих оказывались волонтёры – а знаете, когда ты идёшь в бой, то очень важно, чтобы тебя поддержали свои.
И свои, волонтёры, нас ведь поддержали, ведь верно, ведь правильно? 🙂
Касьянов оказывался недалеко – и мы звонили Касьянову, зовя его в наши ряды. Ряды чудаков, едущих к 32-му блокпосту – чудаков, поверивших, что они могут что-то сделать.
– Вопрос решается. Мы там уже ни к чему. – отвечал Касьянов.

Мы рады были его видеть потом на 31-м.
Его пост сыграл очень важную роль в этой истории.

… Мы говорили с парнями, пока Мороз летал по лагерю, раздавая обещанное в прошлые приезды.
Мы говорили? – нет, мы слушали.
Мы слушали, сцепив зубы.

– С горки, девчата, с горки. – пинками загонял нас в машину Мороз. – Щас обстрел будет.

Вдали бухало глухо и слегка.

Подтвердилось ли всё, расказанное нам в телефонных разговорах, рассказанное Морозом? – нет, не просто подтвердилось.
Всё оказалось куда хуже, чем мы ожидали.

– На горку, девчата, на горку! – подлетел Мороз и пинками гнал нас к машине. – Там командиры, ещё поговорите с командирами.
– А кто это в ряд? – спросила я, глядя на горку.
– А это двухсотых из 32-го привезли. – жалостливо поглядев на меня, ответил боец.

Так я впервые встретилась с Неизвестным…

Тела – вернее, обугленные их останки, фрагменты тел – вывезли парни 32-го поста.
Парней этих легко можно было отличить среди аборигенов 31-го.
Серый цвет лиц был у бойцов 32-го.

Их обступили нацгвардейцы 31-го, журналисты, медики.
Кто-то торопливо нёс надгрызенную буханку хлеба и тыкал в заскорублые, чёрные руки десантника из 32-го.

– Дед Мороз! Сигареты! – ахнула я.
– Щас, щас, поеду. – сказал он и ринулся в толпу.
– Не пропустят. – сказал кто-то.

Сепаратисты разрешили вывезти какую-то часть тел. Живым сопровождающим дали пару часов. Оставили для точности заложников.
Всё просто. Не вернётесь вовремя – заложников убьют.
Воду, еду, сигареты и медикаменты на обратном пути не пропустят.

Меня колотило, я села в машину.
– Леди! – крикнул Дед Мороз, подбегая к машине.
Мороз держал лапы на плечах какого-то мальчишки. Мне показалось – какого-то местного пацана в лёгкой куртке, грязной и кровавой.
Мальчишка, лет восемнадцати, растерянно улыбался, болтаясь в руках Деда Мороза.

– Лёша! Леди! – говорил мне Мороз.
В его глазах стояли слёзы.
Я удивилась этим слезам. Я ничего не понимала.

– Это Лёша! – орал Мороз.

– Лёша? – спросила я потрясённо.
Мальчик кивнул.
Я встала из машины ему навстречу и сгребла в руках этого ребёнка.
Он уткнулся мне в плечо.

– Лёша, Лёша… – повторяла я.
– Я так хочу додому… – прошептал он в моё плечо.
От него шёл запах дыма.
Запах сгоревших человеческих тел.

Весь этот день он выгребал тела из пожжённой техники. Выкапывал из земли тех, кого успели прикопать. Складывал их в машину.
Не только он. Все они, вырвавшиеся на время от смерти, привезшие смерть, пахли специфическим этим дымом.

– Скільки тобі років? – спросила я.
– Двадцять один. – шмыгнул он носом.

– Так, всё, через двадцать минут выезжаем! – закричал кто-то.
– Сигареты! – ахнули мы.
– Не пропустять. – безнадёжно сказал Лёша.
– Посмотрим! – заорал Дед Мороз, плюхнулся в машину и рванул в сторону соседнего села.

Моя шубка осталась в машине. Кто-то из бойцов набросил мне на плечи бушлат.
Мы говорили с Лёшей быстро и сбивчиво. Он рассказывал о вариантах, которые их ждут. Спокойно и ровно он перечислял эти варианты.
После двенадцати их должны накрыть огнём. Первый вариант.
Они ждут приказа на выход из окружения и выходят. Второй вариант. Самый безнадёжный, в такой приказ никто не верил.
Они выходят сами, без приказа. Третий вариант, на который никто не соглашался.

Эти доходяги с серыми лицами, эти измученные и изголодавшие люди, люди, делившие воду по каплям, не имеющие тёплой одежды, живущие и спящие в окопах при минусе степного ноября – эти мальчишки и мужчины, температурящие, кашляющие, оставшиеся без гранат, с двумя ящиками патронов на сто двенадцать человек – НЕ ХОТЕЛИ ВЫХОДИТЬ БЕЗ ПРИКАЗА.

Вариант сдачи в плен не рассматривался.

– Ми пішли в розвідку. Там у них двадцять танків і два ГРАДа, розвернуті на нас. – громко и весело рассказывал бородатый балагур, такой Вася Тёркин, который есть в любом подразделении. – А в нас лише автомати!
– Виходьте! Ми прикриємо вогнем. – кричали им ребята из 31-го.
– Та там і прикривать не треба. Вони нас самі випустять.
– Так виходьте. Скільки можна? Ви там сгниєте!
– І шо, під трибунал? – нервно смеялись люди с серыми лицами.
– Не буде трибуналу. Не допустимо! – кричали местные нацгвардейцы.

– Олексію. – сказала я. – Який би варіант ви не обрали, я хочу, щоб ти знав, і хлопцям передав – ми вас не кинемо. Ми будемо за вас боротись.

Он кивнул быстро, по-детски.
Я хотела ему пообещать, что в защиту 32-го блокпоста поднимется такое количество людей, которое он даже себе не представляет. Но язик прикусила.
Я уже знала к тому времени, какое количество людей страстно хотело, чтобы эти пальчики и мужчины немедленно шли в бой.
Немедленно
не ноя
не жалуясь на голод, холод, зажду.
С автоматами на танки и ГРАДы.

Некоторая часть общества страстно хотела видеть подвиг.

Мороз в это время сметал прилавки сельских магазинчиков, выгребая воду, сигареты, батарейки.
Батарейки для раций были важны так же как вода.

Мороз летел к 31-му, выскочил на блок, подлетел к Уралу.
К раздолбанному Уралу, на котором эти смертники привезли смерть – и через несколько часов должны были вернуться к смерти.
Просто к смерти.
Просто быть раздавленным танками, пожжённым ГРАДами, порезанным чеченцами.
Не ради блокпоста, нет. Все понимали, что после объявленного часа Икс этому блокпосту оставалось быть нашим недолго.

Но кто-то жаждал видеть подвиг…
Кто-то невидимый уже уселся в кресло, купил попкорн и терпеливо ждал.

– У вас много больных? Сколько у вас больных? – спрашивала Воронкова серолицого Вадима.
Тот, охренев от Воронковой, флиртовал напропалую.

– Возьмите медикаменты. У вас же у всех температура. Вы простужены. – пряча улыбку, строго говорила Воронкова.
– Та Господи! Смерть від простуди – це найменше, чого я зараз боюсь! – широко улыбался Наташе Вадим.
Все хохотали.
Мы тоже хохотали.

Мы все считали минуты.

Мороз летал по Уралу, засовывая сигареты, воду, батарейки в кабине и за обшивку.
От машины остался разве скелет, но Мороз упорно находил нычки и растыкивал припасы.
Затем куда-то исчез.
Затем подошёл ко мне.

– Этого пацана надо оставить. – сказал он мне, глядя на Лёшу.
– Он не останется. – ответила я.
– Да знаю. – с болью он мне ответил, потом подбежал к Лёше и начал что-то ему говорить, Лёша кивал, глядя на него снизу вверх.

Мужчины с серыми лицами вскакивали в останки Урала.
Лёша схватил свой автомат и разгрузку, и успел вскочить в разворачивающийся Урал.

Воронкова пошла за этой машиной, дошла до блоков на посте, оперлась в них локтями и долго смотрела вослед.
Я не рискнула к ней подходить.
И никто не рискнул.

– Он попросил нас остаться здесь, пока они не примут решение. – сказал мне Мороз.
Я кивнула.
– И знаете что? Он спросил меня, не бросим ли мы их.
– Не бросим в любом случае. – сказала я твёрдо.
– Я так и сказал. – ответил он удовлетворённо.
Решение было принято к вечеру.
Лёша позвонил и велел нам уезжать.
– Мы приняли решение. Можете уезжать. – сказал он ровно и спокойно.

Они остались.
Мы уезжали из тёмного блокпоста № 31 поздно вечером.

А через два часа пришёл приказ на выход из окружения.

… эта история уже стала частью истории.
Я горда тем, что была одним из действующих лиц её, как и все вы – выступившие против бесцельной бойни. Все вы – для кого важна человеческая жизнь как залог нашей будущей победы, а не попкорн перед экраном в ожидании чьего-то геройства.

Я не знаю, где брали мужество эти парни – парни, получившие два часа отпуска у смерти и сдержавшие слово, данное ей.
Я никогда не забуду, как запрыгнул в искалеченный Урал этот мальчик – сцепив зубы и не оглядываясь назад, туда, где мама, девушки, счастье…
Жизнь…
Мальчик, в двадцать один год возглавивший роту вместо убитого ротного.
Я горжусь знакомством с тобой.
Я не видела такой силы, как у тебя, мальчик…

Алексей
Вадим
Саша
Юра
Виталий
Все парни 32-го блокпоста, вышедшие из окружения – я помню ваши лица.

Парни 31-го блокпоста, боровшиеся с генералами за своих умирающих братьев из 32-го, не боясь трибуналов и взысканий – вы теперь на линии фронта.
Вас накрывают Грады.
И ребята из 32-го блокпоста сейчас борятся за ваши жизни – говоря на телекамеры правду о 32-м и 31-м блокпостах.
Они просят для вас только одного – дайте боеприпасов. Дайте техники.

Дайте им возможность воевать, а не умирать пушечным мясом.

Я помню ваши лица.

… Мы уезжали из Зоны.
Мы уезжали не сразу. Мы обзвонили всех вышедших – до кого смогли дотянуться.
Мы приехали и строго проверили – были врачи? Прессовала ли прокуратура? Не решат ли наверху вас слить, мальчики?
Мы не позволим, можете быть уверены.

… Мы подъезжали к Харькову.
Впереди шла боевая волонтёрская Скорая.
Она везла Неизвестного.
Мы шли эскортом за ней.
До больших ворот судмедэкспертизы.

Я узнАю твоё имя, Неизвестный.
Прощай.
Тебе не достался отпуск от смерти.